Критиковать свои праздники давно стало в России модным трендом. И Рождество-то у нас после Нового Года, а не до, как у приличных людей. И 23 февраля под Нарвой было поражение. 9 мая давно пора поменять на 8, как в Европе. «Вальпургиева ночь» (1 мая) оскорбляет чувства верующих, а это уголовная статья… Но больше всего достаётся Дню народного единства.
Претензий к 4 ноября много. «Чему радуемся? – усмехаются критики. – В этот день ничего не случилось! Ходкевича разбили раньше, а Кремль поляки сдали позже. Близко к дате только штурм китайгородской стены, но гордиться им – глупо… Ведь это – не победа, а подлость! Атака началась во время переговоров, когда боевые действия – по международным нормам – запрещены. Да и случилось это 22 октября по старому стилю, т.е. 1 ноября по новому. А 4 числа празднуем потому, что наши власти считать не умеют! В XVII веке разница между григорианским и юлианским календарём была 10 дней, а они прибавили 13, как сейчас… В общем, полный сюр-р-р!»
Ну, что ж… Начнём с самого простого – с датировки. Критики исходят из польской её версии, которая распространена на Западе и всё больше проникает в российские статьи, монографии и диссертации. По этой датировке переговоры между польским гарнизоном Москвы и Земским правительством начались 22 октября 1612 года, и в тот же день состоялся успешный штурм китайгородской стены. После чего переговоры возобновились и продолжались до 25 октября, когда было достигнуто соглашение о сдаче. 26 октября поляки выпустили сидевших в Кремле русских бояр, а на следующий день вышли сами и сложили оружие.
Кажется, всё ясно… Чего тут оспаривать? Однако с датировками у историков часто возникают проблемы. Дело в том, что летописцы чётко фиксируют только те даты, которые связаны с главными событиями современности. А спустя какое-то время оказывается, что для истории важны совсем даже не они. Многие датировки в письмах и мемуарах даются по памяти, которая, как известно, может подвести. Где на два-три дня ошибётся, где на месяц, а где и на год. В результате возникает жуткий разнобой, с которым каждая историческая школа справляется по-своему, с той или иной степенью обоснованности. Критики или не знают, или делают вид, что не слышали о датировке событий Смутного времени, которая сложилась в среде российских историков до революции. В соответствии с ней бояр из Кремля поляки выпустили 24 октября, а оружие сложили 25 числа (т.е. 4 ноября по новому стилю, а не 6, как следует из польской версии). Любители «сверить циферки» могут заглянуть в монографию Николая Костомарова «Смутное время московского государства». Из классиков российской школы он занимался этой эпохой наиболее плотно, и имел доступ ко всем возможным первоисточникам. Ведь Польша в те годы ещё входила в состав империи.
О благородном «рыцарстве» и «подлости» казаков…
Может, Костомаров напутал? В принципе, не исключено. Ведь от ошибок никто не застрахован. Допустим на миг, что польская датировка точнее, а наши думцы, министры и сенаторы – не в ладах с календарём. Что из этого следует? Только то, что поводом для праздника стала не капитуляция польского гарнизона, а освобождение Китай-города 22 октября 1612 года (по старому стилю). Было ли это событие таким уж мелким и незначительным, как утверждает польская версия? Стало ли оно позорным нарушением перемирия?
Давайте вспомним хронологию. Армии Ходкевича в конце августа не удалось прорваться в Москву. Перед тем как увести разбитые полки к Вязьме, польский гетман отправил в Кремль гонца, обещая вернуться через три недели с новым обозом. В начале сентября Пожарский обратился к гарнизону с письменным предложением о сдаче. Обращение было выдержано в почтительных тонах. Оно начиналось словами: «Всему рыцарству князь Дмитрий Пожарский челом бьёт!»
Наёмники, ещё не утратившие надежду на возвращение Ходкевича, отказали грубо и заносчиво: «…лучше ты, Пожарский, отпусти к сохам своих людей, пусть холоп по-прежнему возделывает пашню, поп знает церковь, Кузьма пусть занимается торговлей!» Не думаю, что Пожарский рассчитывал на другой ответ. Лидеры Второго ополчения ещё в Нижнем Новгороде и Ярославле показали себя проницательными политиками и мастерами изящных дипломатических «многоходовок». Скорее всего, в сентябре 1612 года для Пожарского было важно начать переписку с «рыцарством», где он станет играть роль главного переговорщика.
Оккупантов такой формат диалога тоже устраивал. Обращаясь в своём ответе только к Пожарскому, они надеялись вызвать ревность и зависть у Трубецкого, который считал себя главным лидером земского движения. Посеяв раздоры в русском лагере, поляки могли надеяться на успешное завершение войны даже в случае задержки Ходкевича. И первое время казалось, что расчёты «рыцарства» не беспочвенны. Конфликты между казаками Трубецкого и ратниками Второго ополчения возникали всё чаще, и улаживать их становилось всё труднее. Однако уже к концу сентября Минин и Пожарский нашли выход из положения. При посредничестве троицкого архимандрита Дионисия они заключили договор с Трубецким об объединении всех русских сил под единым командованием. При этом главным органом управления становился «триумвират»: Трубецкой, Пожарский, Минин. Формально Трубецкой был главнокомандующим, Пожарский – его «товарищем», т.е. вторым воеводой, а Минин занимался гражданскими делами. Фактически же, получив в высшем органе два голоса против одного, Минин с Пожарским не ослабили, а усилили свои позиции.
Поляки, конечно же, знали о переменах в русском командовании, но не придавали им значения. В тот момент у них были дела поважнее… Объединив силы, земская армия активизировала осадные работы. В районе Пушечного двора, в Егорьевском монастыре и у церкви Всех Святых на Кулишках были оборудованы туры – артиллерийские батареи – с которых теперь вёлся круглосуточный обстрел Кремля и Китай-города. Замоскворечье русские ратники перегородили глубоким рвом и укреплённым валом, ликвидировав последние лазейки, по которым к полякам доставлялось продовольствие. В осаждённых кварталах начался жуткий голод. Хлеб исчез из продажи. Воловью шкуру продавали за три рубля, лепёшку с лебедой – за рубль. В городе исчезли кошки и собаки. Мыши считались чуть ли не деликатесом. Из оккупантов первыми начали умирать солдаты Ходкевича, прорвавшиеся в Кремль из Замоскворечья 23 августа. У них не было с собой ни продовольствия, ни денег, а ветераны осады не желали делиться с чужаками. К тому времени как голод добрался до остального гарнизона, «новая пехота» вымерла практически вся.
Позже, рассказывая в письмах и мемуарах о «героическом служении царю Владиславу», наёмники всячески напирали на эпизоды её мучительной гибели. Описанием того, как один гайдук съел своего сына, а другой – брата, как ротмистра пригласили разрешить спор – кто имеет право съесть погибшего: его боевые товарищи или кровные родственники из другой роты, пестрит историческая литература. Однако трудно представить, что голодные польские ратники всё время бездумно кидались друг на друга, вместо того чтобы объединиться и есть безоружных москвичей. Собственно, чаще всего так и происходило. Бояр и церковных иерархов оккупанты, конечно, не трогали… Но остальные жители Китай-города уже в начале октября не могли чувствовать себя в безопасности. Польское командование не только не пресекало в гарнизоне людоедство, но и вскоре фактически узаконило его, отдав «на прокорм» гайдукам заключённых московских тюрем.
Однако время шло, а Ходкевич не возвращался. Волей-неволей полякам пришлось пойти на переговоры. По русской версии, состоялись они 21 октября и закончились безрезультатно. Представляющий «рыцарство» полковник Иосиф Будило настаивал на почётной сдаче, чтобы уйти за кордон с оружием и добычей. Пожарский соглашался лишь на безоговорочную капитуляцию гарнизона. Польские источники утверждают, что переговоры начались 22 октября и тут-то коварные «московиты»… Однако сидевший в осаде с поляками архиепископ Арсений Елансонский в своих мемуарах вспоминает, что «срединная крепость» (т.е. Китай-город) была взята казаками «на рассвете дня, в четверг (т.е. 22 октября), в шестом часу». Трудно поверить, что переговоры в этот день начались раньше. Однако даже если взять за основу польскую версию о том, что их «подло обманули», начав атаку во время переговоров, то первым кандидатом в «жулики» будет – как ни странно это звучит – их собственное руководство. Демонстративно игнорируя Трубецкого, оно тем самым снизило юридический статус переговоров, превратив их из общеармейских в сепаратные… В результате казаки Трубецкого (не подчинявшиеся Пожарскому) получили право действовать по собственному усмотрению.
Что изменил штурм Китай-города?
Отступив в Кремль, «рыцарство» поубавило спеси. Польский гарнизон согласился на безоговорочную капитуляцию. Но теперь паузу взяли земские власти. Им нужна была договорённость не только с фактическими хозяевами города – польскими ратниками, но и с номинальным правительством Владислава – Семибоярщиной. После двухдневных консультаций соглашение было достигнуто. Бояре сохранили титулы, должности и наследственные владения, которые получили от законных правителей России. Трубецкой, Пожарский и Минин согласились считать, что «литовские люди» держали «Мстиславского со товарищи» в неволе всё время осады Москвы, а не только последние дни, когда бояре действительно сидели «за приставами». «Кремлёвские узники» обязаны были вернуть земству деньги и ценности, взятые из казны. Все награды и пожалования от Владислава и Сигизмунда были объявлены недействительными.
Взамен Боярская дума, имевшая статус высшего властного органа, согласилась аннулировать присягу Владиславу и порвать отношения с Сигизмундом III. Договорённости скрепили клятвой. Это был огромный успех земского правительства. Теперь требовалось реализовать условия достигнутого соглашения. Сделать это решили в два этапа.
Сначала Кремль покинуло «пленное» боярское правительство. Полки князя Пожарского выстроились на Каменном мосту в боевом порядке: с развёрнутыми знамёнами, оружием и полевыми пушками. Формально, чтобы оказать честь Боярской думе. Фактически, чтобы оградить её от народного гнева. Предосторожность была не лишней. Пришедшие позже казаки Трубецкого несколько раз пытались прорвать строй, чтобы поквитаться с обидчиками-боярами. Некоторые горячие головы грозили смертью Пожарскому, помешавшему расправе с «изменниками». Однако земские лидеры были неумолимы. Они не для того тушили пламя Смуты, чтобы дать ему разгореться с новой силой.
На следующее утро наступила очередь гарнизона. Полк Иосифа Будило вышел в Белый город и сдался Пожарскому, полк Николая Струся сложил оружие в лагере Трубецкого в Китай-городе. Польские ротмистры не доверяли казакам и боялись их. Ещё на начальной стадии переговоров они выторговали себе право сдаться Пожарскому. Таким образом, к Трубецкому попали лишь нижние чины из полка Струся. Опасения оккупантов были не напрасны: казаки нарушили договор и казнили почти всех пленных. Трубецкой не смог им помешать.
Таким образом, хорошо видно, что успешный штурм Китай-города предопределил исход битвы за Москву. После этого сдача Кремля стала лишь вопросом времени. Причём, очень недолгого времени – буквально двух-трёх дней, поскольку с потерей Китай-города польский гарнизон лишился и последней «кормовой базы» – мирного населения русской столицы.
В это время в Речи Посполитой
Сигизмунд III долго игнорировал просьбы Семибоярщины прислать Владислава в Москву. Польский король мечтал сам править Россией. И не в согласии с Думой и Земскими соборами, а самовластно – по праву завоевателя. Обосновывая свои «законные права» на московскую корону, Сигизмунд III ссылался на договор 600-летней давности между Болеславом I Храбрым и его зятем Святополком Окаянным, в котором изгнанный из Киева претендент на престол признал своего польского союзника сюзереном и принёс ему оммаж (вассальную клятву). Когда в 1611 году гетман Жолкевский доставил в королевский лагерь свергнутого Василия Шуйского, Сигизмунд III заставил его признать законность действий Святополка и подтвердить оммаж от имени российских Рюриковичей. То же самое вынуждены были сделать и младшие братья царя Василия.
Король понимал, что его притязания на московский трон шиты белыми нитками, но не без основания полагал, что даже очень слабые аргументы могут стать неопровержимыми, если добавить к ним сильную армию. Однако со сбором армии после взятия Смоленска в 1611 году у короля не ладилось. Сейм категорически отказывался давать деньги на войну с Россией. Сенаторы понимали, что восцарение Сигизмунда III в Москве неизбежно приведёт к усилению его власти в Речи Посполитой, а этого им совсем не хотелось. Попытки получить субсидии у римского папы Павла V тоже закончились безрезультатно.
К концу лета 1612 года король понял, что дальше тянуть нельзя. Придётся брать, что дают. 28 августа с отрядом 600 всадников Сигизмунд III и Владислав выехали из Вильно в Смоленск, где они планировали пополнить армию гусарами Якуба Потоцкого, начальствующего над местным гарнизоном. Король надеялся, что по дороге к нему примкнут полки польских магнатов, а потому двигался без спешки. В армейском обозе ехал низложенный ещё во времена Шуйского патриарх Игнатий. По замыслу Сигизмунда III он должен был короновать Владислава в Успенском соборе Кремля. В конце сентября в Орше армию встретил Ян Ходкевич и доложил о результатах своего последнего похода. Гетман откровенно рассказал Сигизмунду III и об успехах Пожарского, и о бедственном положении гарнизона Москвы. Следовало поспешить, но войск по-прежнему было мало, а дороги развезло от непрерывных дождей.
В результате к Смоленску король подошёл только 5 октября. Серьёзно пополнить армию там не удалось. Потоцкий в помощи фактически отказал. Он был в ссоре с Ходкевичем. Дожди всё не прекращались, и войска еле ползли. В конце месяца поляки подошли к Вязьме. Здесь к ним присоединились остатки войск Ходкевича. Король не знал, что его солдаты в Кремле уже готовы капитулировать. Но и земские воеводы не подозревали, как далеко на восток продвинулся Сигизмунд III.
Подойдя к Москве, поляки попытались с наскока прорваться в Белый город. Для русских этот удар стало неожиданным, но они быстро сориентировались в ситуации и отбили атаку. Король направил в город послов, чтобы договориться о коронации Владислава. Земские лидеры заявили, что речь может идти только об обмене пленными.
Король понимал, что сил для осады и штурма у него мало. А ещё меньше денег, чтобы платить наёмниками. Но и у русских воевод положение было не лучше. Продовольствия в столице не хватало, и большую часть дворян Пожарский распустил зимовать по поместьям. Однако о компромиссе с поляками народ не желал даже слушать. Некоторые бояре были не прочь договориться с королём, но молчали, опасаясь казаков.
Узнав о сдаче Кремля, Ходкевич посоветовал Сигизмунду III не искать генерального сражения, а отойти на зимние квартиры. По дороге король решил взять хотя бы Волоколамск. Однако гарнизон отбил все приступы.
Наступили ранние морозы с сильными снегопадами. Окрестное население попрятало хлеб и скрылось в лесах. В осадном лагере начались проблемы со снабжением. 27 ноября Сигизмунд III отдал приказ об общем отступлении. Переход к Смоленску оказался на редкость тяжёлым. Холода несколько раз сменялись оттепелями, снегопады – проливными дождями. В лесах появились партизаны. Реки и ручьи вздулись от паводка. Болота стали непроходимыми. Королевские советники перессорились между собой. Польская армия беспорядочно бежала из России, теряя людей, повозки и снаряжение. Так закончились мечты Сигизмунда III о создании обширной и могучей империи, которая включала бы в себя земли Речи Посполитой, России и Швеции. Несколько месяцев назад королю казалось, что его планы уже близки к завершению… И вот теперь остатки радужных надежд тонули в непролазной русской грязи.
О первом Дне народного единства
Сейчас редкая статья на военную тему обходится без попытки проанализировать, а что было бы, если… Подобное изучение альтернатив, когда оно производится без натяжек и подтасовок, бывает очень полезным для понимания, какое из непрерывной цепи событий оказало решающее влияние на исход военной компании. В сражении за Москву ключевым стал успешный штурм Китай-города, за которым последовало соглашение земских воевод с Семибоярщиной и капитуляция польского гарнизона.
25 октября 1612 года по старому стилю (4 ноября – по новому), как только полки Струся и Будилы сложили оружие, войска Трубецкого и Пожарского парадным маршем двинулись с двух сторон к Кремлю. Впереди обеих ратей шли представители духовенства с крестами и иконами. В тот миг, когда русские полки встретились у Спасских ворот, их створки распахнулись и из Кремля на площадь вышли те церковные иерархи, что сидели в осаде с Семибоярщиной. По замыслу руководителей ополчения это действие должно было символизировать, что отныне все русские люди объединяются против оккупантов и берутся за нелёгкий труд по возрождению истерзанной смутами страны.
Впереди у них было ещё много тяжёлых боёв, острых проблем и нелёгких компромиссов, но нижняя точка кризиса осталась позади. Отныне Сигизмунд и Владислав могли собирать любые армии, привлекать любых союзников и брать любые займы на Московскую войну. Это уже ничего не решало. Объединённая Россия была им не по зубам.